Вздрогнув, Эффи иступлено замолчала и лишь метала грозные взгляды на напарника. «Трибут? Трибут?!! А то я не догадалась, да? Идиот… ЧЕЙ?!» Попытка держать себя в руках частично увенчалась хлипким успехом, хотя, по большому счету, еще немного и можно будет засчитывать провал.
- Чей трибут?! – в пору было срываться на вопль, что яростно поддерживала никак не желавшая появляться таблица, но тогда Эбернети точно не признался бы - тело представителя какого Дистрикта планолет заберет в течение десяти минут. Капитолийка продолжала взволнованно смотреть на мужчину, ожидая, что он, все же, сжалится над ней и скажет правду, даже если это их ребенок. «Дожили… Наш ребенок… Тоже мне семья…» Когда терпение подходило к концу, за спиной раздался радостный голос Клавдия, лепетавшего о том, как прекрасно началась бойня и как его собственная ставка только набирает силу. Значит, профи живы полным составом или, по крайней мере, подавляющим большинством. Обернувшись на экран, Эффи отметила позитивный настрой ведущего и сама хотела было улыбнуться от его безудержного веселья, но ментор опять решил все испортить.
- Что собирать? – недоумевающе посмотрела она на Хеймитча и похолодела. Если это была шутка, то очень жестокая - Тринкет была уверена в том, что один трибут точно жив, а это значило, что собирать что-либо еще рано. Впрочем, уверенность рухнула в тот момент, когда из динамиков снова раздались звуки выстрелов. Будто бы в замедленном действии, сопровождающая повернулась к экрану и молча уставилась на юношу и девушку истекающих кровью - к счастью, из чужих Дисриктов. Капиолийка всегда знала, что Игры – это не игра, не постановка, но никогда не принимала смерть всерьез. Единожды уверовав в справедливость, она гордо несла флаг этой профанации и не задумывалась каково это – платить за то, что не совершал. Особенно легко это было делать, находясь максимально далеко от трибутов. Нарядные и красноречивые они представляли собой ни что иное, как красивую картинку, актера, играющего свою роль - кто-то лучше, кто-то хуже. Увы, стоило только лично познакомиться с претендентом, провести с ним несколько дней к ряду, как эти конкретные Игры становились чем-то более личным, чем те, что происходили без собственного участия. Интересно, будет ли схема работать в обратную сторону? Если не готовить трибутов следующего года, а просто смотреть на них с трибун и домашнего дивана, станут ли они теми же безликими марионетками, как дети на всех Играх до сегодняшнего дня? Наверное, да. Личные контакты и излишняя привязанность только мешали массовому развлечению, зарождая зерно сомнения. Нужно срочно искоренять, иначе никак.
Дослушав речь Эбернети до конца, сопровождающая спокойно встала со своего места, задев стоящую на полу бутылку, содержимое которой моментально разлилось на мягкий ковер и сделала несколько шагов по направлению к оппоненту, безжалостно уничтожавшему ее виноград. Не удосужившись даже обернуться на жалобно булькающий напиток, она встала ровно перед ментором и посмотрела на него сверху вниз.
- С пирожными? – бесцветным голосом переспросила Эффи и, не дожидаясь ответа, нагнулась, захватывая за края тарелку, которую принесла ранее. Все, что происходило далее было выполнено на автомате, если не сказать – в забвении. Занеся блюдо над головой Хеймитча, капитолийка, не мешкая, перевернула его кверху дном, вываливая все содержимое на светлую макушку. На секунду ей подумалось, что неплохо бы и саму тарелку опрокинуть на Двенадцатого, но смогла вовремя остановиться.
- Извините, сегодня, в меню выпечки нет, - все тем же ровным голосом продолжила девушка, возвращая тарелку на диван. Странно, но после такого триумфа ей даже улыбнуться не захотелось. Скорее, наоборот, она знала, что непременно последует наказание. Суровое или не очень, телесное или словесное, позже или раньше, но месть ментора ее найдет. Вторым «странно» было то, что страшно не было. Совсем. Как-будто ничего не произошло.
Клавдий, за спиной, продолжал разглагольствовать, время от времени, захлебываясь от восторга, но Эффи было не до веселья. Из головы не выходил один-единственный вопрос «Че
Из головы не выходил один-единственный вопрос «Чей трибут?» Впрочем, она уже догадывалась, что не их с Хеймитчем.
- Еще что-нибудь принести, мистер Эбернети?

Пожелание сопровождающей не осталось без должного внимания. Заинтересованный предложением, которое пробубнила Тринкет, обращаясь ко дну ванной, он слегка отпрянул от нее, осматривая пункт назначения. «Пошли бы вы..» — вторил ее словам голос в голове Эбернети, точь-в-точь тоном сопровождающей.
— Я уже думал, ты не предложишь.. — почти с облегчением выдохнул Хеймитч, одобрительно качая головой. Несомненно, такой поворот событий был весьма кстати: несвоевременное отбытие с одиннадцатого этажа лишило его возможности провести время с удовольствием и пользой, так что сейчас он отнюдь не возражал наверстать упущенное, чтобы потом усилить эффект проведенной ночью с Ореаной.
Взгляд повторно обежал ягодицы, отчетливо обрисовывающиеся под натянутой тканью юбки.
— У тебя все-таки есть свои плюсы, детка, — негромко, с оттенком задумчивости прокомментировал увиденное ментор, не уверенный, что Тринкет слышала его сквозь шум воды.
Холодный воздух приятно касался кожи. Хеймитч сместил ладонь с шеи, располагая ее между лопатками и, не сильно долго раздумывая, подцепил свободными пальцами подол платья. Поддев юбку до самых бедер, красноречиво усмехнулся и протиснутым между ног коленом подтолкнул одну ногу в сторону, разводя бедра шире.
Из гостиной отдаленно пробивался голос Темплсмита, теряющийся в шуршащих звуках бьющей из душа воды. Этажом ниже раздался воодушевленный гул голосов — и стих.
Давя ладонью на спину сопровождающей, чтобы не позволить той изловчиться и выпрямиться, Хеймитч с нажимом провел пальцами по входу сквозь ткань белья — а затем еще, и еще, задаваясь вопросом, насколько легковозбуждаемы капитолийские дамы. Положение Тринкет не было предельно комфортабельным, но кто знает, в каких позах и под какими углами ее нагибали, когда она набивалась в эскорты? Не на шутку заинтересованный, он хотел было уже озвучить свой вопрос, но в последнее мгновение передумал, посчитав, что она вряд ли сейчас настроена на серьезный разговор.
Тем не менее, он решил не останавливаться на достигнутом — подобравшись кончиками пальцев под полоску белья, Хеймитч отвел ткань в сторону.
— В следующий раз не буду задавать вопросов, Тринкет, — пообещал Хеймитч и недолго помедлил, прежде чем продолжить: — Но сейчас у тебя еще есть время на попытку извиниться, — повышая голос, чтобы слова стали достаточно разборчивы, добавил Эбернети без нотки надежды на то, что сопровождающая поступит именно так. Будто надеялся, что она в самом деле извинится. Да под такими ультиматумами он может делать с ней, похоже, все, что угодно — благодаря ее сверхъестественному упрямству и общепринятой легкодоступности.
Пока злость сменяло до остервенения претившее в отношении Тринкет желание, он резковатым движением вошел в нее пальцами. Почти небрежно, не опасаясь того, что его жест может причинить дискомфорт, — в конце концов, он не планировал поощрять незаслуженно рассыпанный по гостиной виноград. Виноград требовал возмездия.
— Тринкет, — неожиданно позвал ментор, когда кисть на мгновение замерла, — ты могла принести себе другую тарелку, а не подбрасывать безгласым лишнюю работу, — тоном человека, крайне заинтересованного в несправедливом разделении труда, добавил Хеймитч. Секунда-другая, и он вновь дергает рукой, очередным неосторожным толчком проникая глубже.
Желание или любопытство? Пожалуй, намерение распознать предательские позывы ее тела интересовало его даже едва не больше, чем быстрый секс в до блеска начищенной ванной. Кисть двигалась — неспешно, отрывисто, привнося в каждый толчок выверенную дозу грубой силы. Он чувствовал, как давление ладони на ее спину становится сильнее по мере того, как вторая рука начинала действовать все более размашисто.
Забыв, что вершит происходящее во благо винограда, Хеймитч уже был готов наплевать на никому не нужные в Капитолии нормы морали и, не давая Тринкет разогнуться, взять ее, как есть — в довольно идиотской и забавной позе, но движения руки постепенно сходили на «нет». Ладонь, покоившаяся на спине, поначалу робко, а потом уверенно двинулась ниже — к талии.
Неторопливо отстранившись от сопровождающей, Эбернети
потянул ее к себе, пока не умудрился подхватить на руки. Одного взгляда на воду ему хватило, чтобы оказаться убежденным в своем нежелании принимать участие в ванных процедурах.
«Виноградоубийца».
Нахмурившись, он перенес худенькое и до крайности раздражающее его тельце через бортик ванной, под капли холодной воды, которые, ожидаемо, не преминули отчасти окатить и самого Хеймитча.
«Надеюсь, она заболеет.. » — наивная надежда, которой явно не достаточно, чтобы наверняка не увидеть ее в следующем сезоне.
— Так ты даже симпатичнее, — наконец оставив Тринкет под нещадно бьющими каплями воды и отступив от бортика ванной, не удержался от замечания Эбернети, едва подавляющий подкатывающий приступ смеха, — Ну, а пока ты здесь прохлаждаешься, — оживившись, он подался было вперед, чтобы двинуться к двери. Тон ментора выражал почти упрек: «Какого черта, в самом деле, она здесь развлекается, пока их подопечные носятся по Арене?», — я посмотрю за нашими трибутами. Можешь не спешить, детка: я привык делать работу за нас обоих.

Удар тупым предметом приходится в область плеча — не так уж и больно, да и на статью урон флаконом шампуня не тянет, но приятного, знаете ли, мало. Ретироваться красиво не вышло. Приходится закатывать рукава рубашки с видом крайне рассерженным и нетерпеливым — в каком-то смысле, это акт спасения жизни Тринкет, которая могла бы находиться под серьезной угрозой, если не эти пол минуты промедления, дающие совладать с поднявшимся было порывом стукнуть в стену рядом с ее головой с маленьким процентом вероятности попадания в стену.
Поблескивающий своей чистотой пол возле ванной улит водой. В общем-то, коврик не избежал той же участи — теперь один его угол темнел от влаги, пока хозяйка сего помещения то ли от злости, то от холода постукивала зубами за невысоким бортиком своего не такого уж надежного укрытия.
Ну отчего же было не промолчать? Не стоять там и ненавидеть его без лишних движений? Кажется, даже Хеймитч больше пекся о ее инстинкте самосохранения, которого попросту не было. Пока что хуже от этого, вроде как, приходилось ему одному — не ее же удостоит своим гневным вниманием Сноу в случае, если одна капитолийка вот так возьмет и перестанет мелькает на публике. На месте президента Капитолия Эбернети не исключал бы возможность случайного самоустранения: неловко захлебнулась в раковине, когда умывалась, или там, не выжила после удара сорвавшегося с крепления душа.
Стараясь не запятнать свой угрожающий вид и не поскользнуться на луже воды возле ванной, Хеймитч переступает через ее бортик и возникает напротив Тринкет, практически подпирая ее своим телом к стене. Свести все его менторские усилия к половым актам и алкоголизму — не слишком-то справедливо: иногда он товарищески беседует с другими кураторами, а от этого, судя по всему, в будущем может быть толку больше, чем от всех телодвижений сопровождающей вместевзятых. Во всяком случае, его сопровождающей — новенькая представительница эскорта пятого дистрикта ведь изловчилась как-то выбить им спонсора! Пусть их трибуты не протянули даже первых десяти минуты после начала Игр — сам факт наличия спонсора не мог не льстить.
— А чем занималась ты, детка? — поднял бровь Хеймитч, глядя в лицо, более походящее на карикатуру лица Тринкет, — Сколько спонсоров в тебе побывало за этот сезон? — буднично поинтересовался он, окидывая ее задумчивым взглядом. Невольно проскочившая злоба мелькнула ухмылкой с примесью отвращения: едва ли она вела счет тем, кто многочисленно вдалбливался в ее тело, платя за это щедро, вот только плоды этой щедрости не дошли до конечной точки, — Где спонсоры, детка? — наконец, кратко осведомился Эбернети после паузы, теряя кое-как обретенное шаткое равновесие. Пока она здесь прохлаждается и не беспокоится за сохранность своего здоровья, его риск отбыть из Капитолия, лишаясь возможности хлестать дорогущий виски, запивая его другим дорогущим виски, таял на глазах. Судя потому, однако, что на этаже еще не появился Рубака, чтобы молчаливо «поздравить» его с кончиной очередных трибутов, они еще бегали под куполом Арены, продлевая его безлимитный доступ к бару.
— Тот старик.. — с той же ухмылкой продолжает Эбернети. Пальцы ныраяют в вырез платья и мокрая ткань начинает под ними трещать — наверняка Тринкет заработала достаточно, чтобы обновить гардероб, если он войдет во вкус и возьмет это за привычку. Жаль, что не додумался раньше — может, это и был тот заветный способ выставить ее из своего дистрикта.
Холод неприятно обдавал пальцы. Хеймитч все небрежнее расправлялся с материей, раздражаясь и теряя терпение: стягивая и неровно раздирая ткань там, где было нужно, чтобы поскорее от нее избавиться, он вскоре уже стаскивал то, что осталось от некогда платья с плеч, и отяжелевшая, мокрая ткань охотно рухнула на дно ванны. Взгляд оценивающе очертил открывшийся вид — в который там уже раз? Обычное женское тело, с усмешкой заключил для себе Эбернети. Если исключить, конечно, такие пункты как «которое я хочу» или «Черт бы тебя побрал, Тринкет..».
— Что ты делала не так? — подавшись вперед и сокращая расстояние между лицами процедил он, чувствуя, как дыхание
утяжеляется, но не от характерного влечения, а от бешенства, распирающего грудную клетку. Взяв ее за скулы, Хеймитч подступил ближе, вжимая капитолийку спиной в холодный кафель и приближая губы к уху, — Недостаточно громко стонала? — голос Эбернети, тихий, почти звенел от гнева и отдавал хрипотцой. С каких пор его волнует чужая жизнь за стенами комнат/туалетных кабинок/шикарных особняков? В общем-то, не волнует. Все дело в спонсорах.
Помедлив, он резко отстранился и подцепил лямки бюстгальтера. Стянул их достаточно низко, чтобы открыть взору обнаженную грудь и положил ладонь на шею, слегка нажимая, чтобы вернуть сопровождающую к стене.
— Недостаточно глубоко брала в рот? — продолжая выдвигать предположения, уперся коленом в кафель, между ног сопровождающей, чтобы затруднить возможность свести бедра, — Или решила принимать наличными вместо подписания договоров со спонсорами?
Озадачившись внезапной догадкой, он сильнее сжал пальцы на шее, почти чувствуя под ними пульсацию артерий. Вторая ладонь скользнула по низу живота, он подцепил ткань белья и отвел его в сторону — до скрежета зубов необъяснимая слабость.
— Это не слишком-то по-командному.. — вкрадчиво заметил ментор, слегка ослабляя хватку на шее. Тело Тринкет — непривычно холодное, столь же сильно бесило, сколько манило к себе перспективой взять ее прямо здесь. Подумать только, выбравшись из-под купола Арены он теперь обязан сносить ее выходки.. Пальцы уже коснулись плоти и заскользили вдоль клитора ко входу, — Если тебя приставили не для того, чтобы окончательно угробить мой дистрикт.

Удар ослепляет не силой, а неожиданностью: пожалуй, из всех многочисленных вариантов развития событий именно этого он ожидал меньше всего. Сорвал джекпот там, где процент вероятности выигрыша — в, несомненно, заведомо подложной игре — составлял сущий минимум. Давно доведенные до автоматизма ходы по стихийно сформировавшимся правилам обрели незнакомый исход. Рядовой случай? Банальное «ничего особенного». Но щека пылает от удара маленькой ладони — жжет, словно от увесистого удара. Или он просто-напросто расчувствовался за прошедшие недели и стоял теперь, разглядывая кафель, к которому совсем недавно прижимал самую надоедливую из всех мыслимых представительниц эскорта.
Пока слова отпечатывались в мозгу, каждой выпаленной буквой врезаясь в сознание, он пытался выбраться из удобно и своевременного накатившего замешательства. Тринкет визжит. Нет, кричит: не так, как обычно, а по-настоящему. Как будто искренне. Он даже попытался выдать усмешку, чтобы продемонстрировать свое смиренное принятие этого нововведения, когда равновесие изменило сопровождающей.. Если что-то способно раскрошить привычную действительность, так это надломленный вид той, кого он пытался гнать из собственного дистрикта в драгоценные часы трезвости. И нетрезвости, в общем-то, тоже.
Хеймитч машинально дернулся было вперед, когда оказавшаяся на дне ванны фигурка начала активно отодвигаться от него прочь, но замер. Замер в твердом осознании, что его нелепые попытки помочь могут возыметь обратный результат.
Всхлипы. Хеймитч, не чувствуя рук, опускает ладони в карманы брюк и оглядывает скомканное платье и серебристую струйку то ли холодной, то ли горячей воды, подбирающуюся к обнаженным ногам Тринкет от брошенного на дно душа. Уйти — привлекательный вариант, самый привычный и разумный. Переступить через бортик ванны и вернуться в гостиную, где ему лучезарно улыбается возможность согреться убийственной порцией виски. Обычно так он и поступал — с трибутами, с Ореаной, со всеми, кто в его присутствии нарушал пресловутый капитолийский этикет и выдавал эмоции, которые соответствовали действительности.
Это более откровенно, чем его манипуляции с ее телом пару минут назад.
Это больший «моветон», чем неправильно подобранный галстук к официальному костюму.
Хеймитч стоял, не двигаясь с места и не сводя взгляда с Тринкет. Что-то сорвавшееся в грудной клетке с гулким ударом ухнуло вниз. Скрежет, как от самой настоящей боли, к которой его тело годами было глухо, как снаружи, так и изнутри, не давал спокойно стоять на месте. Пальцы в карманах невольно сжимались в кулаки.
— Тринкет.. — достаточно громко и чуть хрипло. Обычно этого хватало, чтобы по крайней мере привлечь внимание поддавшегося отчаянию трибута или вернуть в «здесь и сейчас» взбудораженного взрослого.
В конце концов, Хеймитч подался вперед и ударил по крайней кнопке на панели, обрывая поток тихо шуршащей воды, начинающей действовать на нервы. Руки сами тянулись к сопровождающей. Наверно, это не особенно годилось для самооправдания, но колебался он не дольше секунды, прежде чем поддался самому глупому и необъяснимому в его жизни порыву.
— Неправда, — тихо, бесцветно согласился Эбернети, рассчитывая, что после этого она замолчит — как любой ребенок, получивший свое. Помедлив, он пресек первое настойчивое побуждение и опустился перед ней на корточки. Взгляд обежал сгорбленную фигурку и спустя секунду его ладонь легла на ее запястье. Холод чужой кожи непривычно напрягал, и Хеймитч едва не фыркнул, вовремя сдержавшись.
— Ты не должна себя калечить, — вкрадчиво проговорил Эбернети, — Знаешь, этим обычно занимаются трибуты..
Между тем пальцы непринужденно скользнули к ладони, и он взял ее за руку. Медля с секунду, завел запястье капитолийки себе за шею и наклонился вперед, чтобы перехватить ее под колени. От близкого дыхания что-то снова парадоксально отозвалось, и он нерезким рывком поднялся.
— Все, — твердо заключил Эбернети, то ли так скромно хваля себя за то, что поднял ее со дна ванны, то ли обращаясь к сопровождающей. Развернувшись, он уже перебрасывал ногу через бортик, — успокойся.
Тринкет была
легкой. Это не то же, что тащить с попойки Рубаку или пытаться попасть кулаком в огромного ментора второго дистрикта, когда на второй бутылке виски все предметы визуально множатся по крайней мере на два. Она была почти невесомой, и холодной. Все в нем восставало против такой температуры ее тела, и Хеймитч крепко прижимал ее к своей груди, заодно и затем, чтобы она не ретировалась при первой возможности.
Какая ирония. Упускать такую сказочный повод от нее избавиться ради.. Эбернети еще не определился, чего ради. Вот он пересекает ванную комнату и вновь ступает в сухое, теплое помещение, залитое мягким вечерним светом. Из гостиной, через не до конца прикрытую дверь, все еще раздается голос Темплсмита, а постель накрыта все тем же мерзопакостно яркого цвета пледом.
Переступая через явное нежелание, Хеймитч наклоняется и осторожно опускает ее на кровать, а сам разворачивается и подходит к ближайшему шкафу. Небрежно дергают дверцу и обегает взглядом многочисленные горизонтальные полки и широкие отделы, периодически вытряхивая их содержимое — пока не находит нужное.
— Ты знаешь, что, судя по количеству одежды в шкафу, в этой комнате живет кто-то еще?.. — недоумевает Хеймитч, бросая на сопровождающую короткий взгляд через плечо, а потом вновь пробегает глазами по ряду битком висящей на вешалках одежды. Здесь можно было бы жить. Со скромными потребностями Эбернети в качестве жилья на время Игр вполне подошел бы этот широкий, комфортабельный шкаф.
— Мое дело предупредить.. — медленно закончил Хеймитч, толкая дверцу и возвращаясь к постели со сложенным большим полотенцем, которое, мгновение спустя, набросил на ее плечи, присаживаясь на корточки напротив и придерживая его края на уровне груди капитолийки.
— Тебя победила ванна, — с досадой покачал он головой, — Надеюсь, наши трибуты не разделяют таланты своего эскорта и еще не убились о первую попавшуюся кочку..

Нечеловечески раздражающая Тринкет пробуждала в нем нечто человеческое, стряхивая пыль с тех частей личности, которые, казалось, отмерли под грубым нажимом Сноу и были добиты, в последствии, непомерным количеством алкоголя.
Но сейчас, несмотря на паршивость обстоятельств и по-прежнему не завидное положение в качестве ментора и бывшего трибута, он чувствовал себя легче. На порядок легче — будто вернулся к тому Эбернети, которым был, еще имея в дистрикте-12 семью и девушку, еще имея теплый уголок, в который можно вернуться из ослепляющей своей роскошью столицы с ее претящими всякому здоровому рассудком человеку устоями и забыться. Но это было отнято — как было отнято все, что только можно отобрать силой, включая свободу воли и право выбора. Зато в руке была бутылка отменного пряного алкоголя, а новым домом стало громоздкое темное здание, заваленное невесть чем и со стороны, вероятно, мало походящее на место, в котором обитает хоть одна живая душа.
А перед ним была Тринкет — живая, наивная — «идиотка», — еще рассчитывающая получить завидное положение в обществе засчет смертей чужих трибутов и сохранения искалеченной жизни собственных, забавная и раздражающая одновременно Тринкет. «И-ди-от-ка».
Ладони были холодными, глаза красными и слегка припухшими от слез, дыхание — все еще рваное, сброшенное назад полотенце обнажило острые плечи и приспущенные лямки бюстгальтера. Почти естественная с размазанным по лицу макияжем и незнакомым ему ранее трепетом, который, как он был уверен ранее, и не свойственен капитолийкам вовсе. При сборке Эффи Тринкет Сноу, определенно, допустил ошибку — что-то разлаживалось при стрессовой ситуации, механизм приходил в негодность.
Что он мог ответить? Лгать он умел, но, как правило, не по собственной воли и не от пылкого желания. Да и смысл во лжи, которая быстро раскроется? Возможно, уже совсем скоро, с минуты на минуту, на этаж завалится Рубака или Ореана, или вся толпа пьяных менторов в сопровождении своих не менее захмелевших и уже готовых ко всему представительниц эскорта.
Сколько раз выстрелила пушка с тех пор, как они покинули гостиную? Он мог припомнить приблизительную статистику смертей в первый же день, но дать достоверный ответ на этот вопрос не мог. Да и не хотел. К чему спешить? Он еще не уместил все имеющиеся запасы бутылок в скромную сумку и пока не готов небрежно отмахиваться от вопросов родственников погибших детей, которые наведывались к нему все реже — но находились и слишком уж отчаявшиеся.
— Возможно, — уклончиво протянул Хеймитч, — Иногда паника и страх способствуют неожиданной способности к выживанию.
Ночью на охоту выйдут профи — любопытная часть, проверяющая интеллект бегающих под куполом трибутов: все были прекрасно осведомлены, что ночью Игры не заканчиваются, но умудрялись устроиться на ночлег на самом открытом и неподходящем для того месте, а то и вовсе развести огонь.
— Думаю, у них есть шансы протянуть, — добавил он задумчиво и поднялся на ноги, — до утра.
Хеймитч наклонился и рухнул на постель рядом. Потолок был не очень интересным объектом для созерцания, а думать было нельзя. За неимением алкоголя, отвлекающим маневром была Тринкет. К тому же, она все еще не согрелась — его вина, хотя таких последствий он не мог предвидеть. На него еще никогда не нападали с банкой шампуня.
— Тебе нельзя рыдать, детка, — все так же неопределенно протянул Хеймитч и поднял руку, жестом указывая на свое лицо, — Со всем этим макияжем.. Ты становишься похожа на тех чудиков, которых выводят в лаборатории у Сноу.
Он еще раз обежал взглядом неинтересный потолок и повернулся на бок, легшей на талию рукой ненавязчиво привлекая Тринкет к себе и уже начиная подтягивать край пледа, оставшийся за спиной капитолийки. Когда задача оказалась выполнена, Хеймитч накрыл ее, набрасывая угол теплого покрывала. И снова стало противоестественно холодно — от близкого ее нахождения ему впервые было не по себе, но дело совсем не в щепетильном отношении к температуре чужого тела. В чем-то другом.
— Заканчивай, — несколько раздраженно закатил глаза Эбернети, и значило это примерно: «Меняй-ка
температуру, надоела уже».
Найдя ее руки, Хеймитч запустил их под свою рубашку — за теплоту этой своей части тела он ручался — и обнял ее за талию, растирающими движениями принимаясь неторопливо водить ладонью по еще немного влажной коже спины. Голос Темплсмита из гостиной тоже раздражал — хотя разобрать что-либо из речи ему так и не удавалось.
— Ты не согреешься, пока на тебе мокрая одежда, — тихо, куда-то в районе губ. Ладонь остановилась у застежки бюстгальтера, — Бесплатная менторская рекомендация.
Прижавшись губами к холодному лбу, он подцепил застежку пальцами и осторожно стянул предмет одежды, выныривая рукой из-под пледа и откладывая ненужную вещь прочь. Несколько секунд ушло на то, чтобы расстегнуть собственную рубашку — и он привлекает ее к себе плотнее, грудью прижимая к собственному телу. Если безгласые еще существовали на двенадцатом этаже Тренировочного Центра, то Эбернети было интересно, где находилось это место тайного укрытия — сколько не прислушивался он, кроме голоса от плазмы в гостиной и гвалта на этаже Рубаки ничего не было слышно.
Ладонь тепло соскользнула с талии на бедро, обвела ягодицы, ненастойчивым, плавным движением следуя по сгибам чужого тела и многозначительно коснулась ткани белья.
— Снимешь? — слегка приподнятая бровь и легкая усмешка в голосе. Изучая взглядом ее лицо, Хеймитч слегка подался вперед, накрывая холодные губы собственными и слегка их покусывая, чтобы вернуть ощущение живительного тепла, лишь по привычке привнося в жесты неоднозначные намеки — ладонь скользнула обратно к пояснице и последовала вдоль спины.

Ментор говорил максимально размыто, неопределенно, но этого было достаточно, чтобы внушить себе – «Не все потеряно». Эффи так сильно хотелось включить утром трансляцию и увидеть в ней знакомые лица, что она старалась выбросить из памяти статистическую вероятность выживания на Арене в первые сутки, прочитанную еще на подготовительном курсе. Она догадывалась, что этого не случится, а зная итоги прошлых лет, можно было с уверенностью сказать – завтра одного из трибутов ее дистрикта не будет в живых. Еще вероятнее, обоих. Сильнее сжимая пальцы, она не могла понять в какой момент и почему это стало так важно, зато была на сто процентов уверена кто послужил катализатором для столь непривычных мыслей и чувств. Ей нужно было получить направление в другой дистрикт, точно не в Двенадцатый. В один из тех, чья территория располагается ближе к Капитолию, в один из тех, где ценности хотя бы частично совпадали со столичными. Как бы парадоксально это не выглядело, но быть эскортом Ореаны, например, было бы гораздо проще, не смотря на конкуренцию в другом аспекте вопроса. Куда удобнее было бы работать с человеком, который не только не способен заставить задуматься о чем-то кроме модных шмоток или выбора бара на вечер, но и сам о чем-то более значимом подумать не может. Возможно, они могли бы составить неплохой тандем на этих Голодных Играх.
Матрац прогнулся под тяжестью веса Двенадцатого и Тринкет, наконец, повернула голову, отвлекаясь от своих раздумий на, казалось, скучающий вид коллеги, разглядывавшего потолок. Отчего-то он показался ей очень необычным – задумчивым или грустным, но это впечатление быстро исчезло стоило ему заговорить. Слова не показались злыми, но заставили обиженно всплеснуть руками и снова закрыть лицо ладонями. И как ему это удавалось? С завидной периодичностью Хеймитч мог наблюдать капитолийку без макияжа или в его остатках и все еще оставался в своем уме. Любой столичный модник давно бы обезумел от вида размазавшейся помады или съехавшего на бок парика. «Вот они варварские замашки…» - думала Эффи, пытаясь убедить себя в том, что выглядит не так уж и ужасно. Впрочем, этого сделать не получалось совсем. Ни за час, ни за день нельзя сломать то, к чему привыкалось годами, то, во что верилось всю жизнь. На секунду ей даже стало стыдно, но не за свое поведение или попытку нанести вред физический, а за то, в каком виде она все это делала. Даже в самой сложной и безвыходной ситуации нужно хорошо выглядеть, того требовал столичный этикет. Разорванное платье, уничтоженная укладка и остатки косметики не отвечали заданным стандартам и на долю процента.
От прикосновения Эффи слегка поежилась и непонимающе посмотрела на Двенадцатого сквозь растопыренные пальцы. Что он делал? Недоумевающе она наблюдала за его движениями и не успела сообразить, как почувствовала на себе одеяло. Это была забота. Не в том воплощении к которому блондинка привыкла, но это была именно она. Даже если бы Эбернети сказал что-нибудь гадкое при этом, то никаких сомнений у капитолийки бы не осталось. «Забота…» Отрывая руки от лица, она смотрела почти изумленно. «Это после всего? Даже теперь?» Где-то под ребрами внезапно стало распространяться тепло. Дело не в наброшенном пледе – невозможно начать согреваться так быстро, дело в чем-то другом. В чем-то человеческом, что приходилось испытывать только в далеком детстве, что давно атрофировалось за ненадобностью, а с появлением напарника просыпалось так мучительно.
Тепло на ладонях вторило ухающему внутри странному ощущению, когда Тринкет, забывая себя, прижималась теснее. Такое мягкое, почти горячее, заглушающее все звуки окружения. Она знала, что где-то там еще идет трансляция, неугомонный ведущий обсуждает со зрителями изображение, получаемое с каждой камеры, знала, что этажом ниже люди уже превратились в тех, кто зовет себя «победителем» без капли гордости, но всего этого не было слышно, а значит, можно было представить, что этого нет. Эффи прекрасно слышала только бесплатную рекомендацию, которая в обычной жизни, стоила бы ей очень дорого и дыхание того, кто ее давал. От неожиданности она вздрогнула и
От неожиданности она вздрогнула и широко распахнула глаза. «Не может быть…» Поверить в то, что происходящее реальность было сложно, но благодаря объятиям стало реально. К звукам вдыхаемого и выдыхаемого воздуха, прибавился еще и клокот сердца. Если бы можно было дотронуться до ребер рукой, Эффи смогла бы посчитать количество ударов. Если бы от волнения не запнулась и не сбилась на первом десятке счета.
- У тебя получается лучше… - на сегодняшний вечер официоз был официально признан мерой излишней. Глубоко вдыхая, сопровождающая вернулась к поцелую и скользнула кончиками пальцев по спине к лопаткам, мягко прижимая к ним ладони. Она совсем не планировала сегодня оказаться в одной постели с ментором, не собиралась говорить и делать лишнего. Увы, не всем планам, составленным и записанным на стикер, суждено было сбываться. Вырвавшись из пленительно поцелуя, Тринкет коснулась губами шеи Двенадцатого, а затем и вовсе крепко прижалась щекой к его плечу.
- Тот… Старик… - шумно выдохнув, тихо начала она, и, немного помедлив, продолжила - Он – Тринкет, - до конца она не понимала зачем вернулась к этой теме, но с того самого вечера чувствовала, что рано или поздно сделать это придется. Возможно, эффект, произведенный словами Хеймитча о выживаемости к утру, начинал рассеиваться, что означало скорый отъезд последнего из Капитолия и отсутствие времени на продолжительную игру. Не отстраняясь от теплой кожи, она хотела бы подбирать слова тщательнее, но вместо этого говорила так, как получалось.
- Ничего не было, - было сложно, но почему-то Эффи была уверена, что надо, - Он… Пообещал мне платье и отвез в Тренировочный… - усмехнувшись, она сильнее прижалась к Эбернети и, горько улыбнувшись, влажно поцеловала его в плечо. В общем и целом, о платье можно было бы и промолчать. «И зачем только сказала….»
- И с тем парнем из расписания…. Тоже… Ничего…. – вспоминать его поведение совсем не хотелось, он то, безнаказанно распуская руки, ей ничего не обещал, - И из бара.
Развенчивать мифы, так по полной. Чем дальше Эффи говорила, тем сильнее ей казалось, что как только она закончит, останется в полном одиночестве и тишине. Особенно звенящей она покажется на фоне контрастирующего звука хлопающей двери.
Проталкивая колено меду ног мужчины, она не хотела, чтобы он ушел так быстро, ей ужасно хотелось его задержать, но объективно она понимала, что шансов весьма и весьма мало.
- Поэтому у нас нет спонсоров, - сокрушенно закончила она и спрятала лицо, утыкаясь носом в основание шеи своего напарника, - И в этом сезоне, видимо, уже не будет...
Губами она, почти невесомо, коснулась ключицы Хеймитча и совсем тихо добавила, - Из меня плохой эскорт. Другие стараются лучше.
Может быть, она ошиблась при выборе профессии и составление графиков и расписаний было не самым важным в работе сопровождающей? Знание правил и регламентов едва ли пригодилось ей за дни подготовки. С тем же успехом она могла консультировать эскорт на подготовительном курсе, читать лекции менторам – все равно они их или не посещали или не слушали, составлять распорядок праздничных мероприятий в честь открытия сезона или обучать трибутов в какой-нибудь ненужной секции. Прав был Эбернети. Тут ей не место. А где тогда?

Отредактировано Capitol (2018-01-28 19:08:04)

«Зачем?» - вопрос, если не занимающий первое место в рейтинге Тринкет, то точно прочно державшийся в тройке, вновь всплыл в подсознании. Зачем тогда было так давить на нее там, в ванной? Уколы ради зарождения злобы? Или что-то другое? Ей начинало казаться, что иначе просто нельзя. Из десятков вариантов человеческих или не очень отношений они выбрали именно тот, в котором обоюдное разжигание ненависти приравнивалось к взаимному вожделению – будь оно мягким или крайне напористым. Странная игра, роли в которой распределились по умолчанию в первую минуту их знакомства. Игра, которая не прекращалась ни на секунду. Игра, выбраться из которой не выйдет даже если получится снизить зашкаливающий градус напряжения. Еще одно касание губами теплой кожи и «Зачем» испарилось, как не было.
Формулировка точна, как никогда – «Если не повезет…» Реакция нещадно опаздывала. Было слишком хорошо. «Не повезет…» Конечно, Эбернети был прав, иначе описать ситуацию, в которой сопровождающая осталась бы при шахтерском дистрике было бы сложно. А учитывая ее первостепенную цель, то «не повезет» - это слишком мягкое выражение. Это провал. Карьерное и личностное фиаско. Кроме того, совершенно нечем похвастаться Тави и остальным девочкам, которым Тринкет с пеной у рта доказывала, что больше одного года она с двенадцатым не проработает и обязательно пойдет на должностное повышение, чего бы ей это ни стоило. Оказалось, что дешевые понты и бездарный выпендреж были только верхушкой айсберга и кроме показного, было в Эффи и что-то настоящее.
- Хочешь, чтобы я осталась? – поднимая голову и почти касаясь кончиком носа уха, неопределенно спросила капитолийка, сама не понимая, что именно имеет в виду. Может быть, она говорила о здесь и сейчас, а может, о долгосрочной перспективе и следующем сезоне на Играх. Странно, но мысль остаться с Двенадцатым уже не так сильно напрягала, даже наоборот, обещай он ей, что любая перепалка будет заканчиваться так, как сегодня, она бы сама подтасовала результаты тестов. По крайней мере, еще на один год точно. Глупо.
Медленно скользя пальцами выше, Тринкет робко ухватила ткань рубашки ментора и потянула ее вниз, стягивая с плеч. Наконец-то становилось тепло. Достаточно, чтобы следовать бесплатным советам и избавить Эбернети от лишней одежды.
- Как же стикеры? Я думала, они тебя бесят, - губ коснулась легкая улыбка и девушка воззрилась на напарника, немного отстраняясь от его груди. Было чуточку забавно говорить о чем-то неважном, как о поводе для перевода на новое рабочее место. Хотя, если подумать, квадратные цветные листочки с сантиметровой липкой полоской на обороте – это очень важно. Очень! Как и крики из-за нарядов, которые были убедительны только потому, что Эффи действительно часами была готова надрывать глотку из-за лишней пуговицы или не совсем симметричного банта.
Выбрав меньшую из зол, сопровождающая умолчала о множестве других раздражающих факторов – о них Хеймитч и без нее прекрасно мог вспомнить, зайдя в общую гостиную или оказавшись в выделенной угольному дистрикту машине или попросту прокатившись на несколько этажей вниз, в бар. Всего несколько дней, а так много всего произошло, так много точек соприкосновения, что и вообразить страшно. Будет ли он, поднимаясь на двенадцатый этаж, вспоминать о ней в следующем году если случится то, что должно и ей «повезет»? Или вернется к проверенному варианту?
Все еще памятуя о том, как выглядит, сегодня-клоунесса высвободила руки и, накрыв ладонью лицо мужчины, осторожно провела подушечками пальцев вниз, опуская его веки.
- Не смотри… - выдохнула Эффи и осторожно приподнялась на локте. Небольшое ощущение дежавю и вот она уже разглядывала лицо своего напарника так, будто бы видела впервые. «О чем он думает? Спокойно ли ему?» А почему, собственно, ему должно было быть спокойно? Буквально десять минут назад его свирепый вид наталкивал на мысли о том, что он, не иначе как, желает капитолийке смерти – жестокой и изощрённой. Почему же именно это слово сейчас было столь важным. «Спокойно». Вместо поиска ответов, сопровождающая потянулась и мягко поцеловала Эбернети в уголок
губ.
- Мне…. «Не хочется, чтобы ты уходил»… - Почти не холодно, но… «Я не хочу оставаться одна…»
Фразу девушка, по крайней мере вслух, так и не закончила, не найдя нужных слов, зато нащупав руку Хеймитча, осторожно переплела пальцы, а после, с легким нажимом, притянула ее к покрывалу, толкая ментора на спину. Упираясь коленом между ног, она нависла над ним и, очертя губы кончиком языка, снова поцеловала. Сердце под ребрами опять забилось быстрее.

Невозможно кому-то нравиться, когда выглядишь, как размалеванная маленькой девочкой кукла – в этом Эффи была уверена и чтобы разубедить ее нужно было бы повторять одно и тоже по несколько раз в день, каждый день, возможно годами. И, все же, на щеках заалел румянец и сопротивляться сопровождающая не стала – возможно, у нее не было сил или, может быть, времени или, на самом деле, ей хотелось думать, что Хеймитч говорит правду. Ей было приятно. Так, будто бы все происходило не с ней и не с ним, не существовало в контексте Голодных Игр, где она по праву занимает свою должность, а Эбернети на свою обречен. Единственный победитель. Благодаря своим выдержке и упрямству он оказался в безвыходной ситуации. Увяз настолько глубоко, что выбраться – цель недостижимая. Это объясняло многое – например, почему он все еще жив. Что будет с дистриктом двенадцать, когда его бессменного наставника не станет? Едва ли Сноу захочет уступить шахтерам еще одну победу.
От удовольствия и томительного ожидания, капитолийка смогла лишь улыбнуться, поддаваясь движениям напарника, и шумно вздохнуть, жадно хватая кислород губами. Еще несколько секунд и он дотронется до нее. Несколько секунд – как же долго… Было в этом что-то правильное. Как-будто можно не ожидать подвоха. Размеренные движения, мягкие прикосновения, ставший почти родным голос заставляли забываться, опускаясь до уровня базовых инстинктов. Выгибая спину, Эффи опустила ладони на плечи мужчины и легонько сжала их.
Улыбкой, выданной вместо ответа на первый вопрос, нельзя было ответить на второй. «Остаться?» Три дня назад Эффи совершенно четко, без сомнений, могла бы ответить - «Нет. Никогда. Ни за что.», но сейчас приходилось серьезно задуматься. В каком бы из дистриктов ей не пришлось работать, она всегда сможет быть с Двенадцатым – ложь весьма убедительная, если не брать в расчет, что видеться с ним приходилось бы в разы реже, а, значит, думать о нем приходилось бы в разы чаще. Где он? С кем? Что делает? Почему так редко попадается на глаза? Лишь малая часть вопросов, заставляющих выходить из себя. Впрочем, вполне вероятно, это был шанс сократить количество скандалов из-за трибутов или спонсорских контрактов, оставляя только приятные моменты. Если же взглянуть на вопрос с другой стороны – никаких приятных моментов не было бы, выброси из отношений рабочую составляющую, да и тратить, и без того, малое количество времени приходилось бы на скандалы и выяснение ответов на вышеизложенные вопросы. Кажется, так выглядят настоящие отношения? Или нет?
- Да… Мы мечтаем именно об этом… - приподнимаясь, чтобы поцеловать ментора в губы, прошептала капитолийка. От мысли, что на ее место может прийти кто-то другой стало немного не по себе. Наверняка, новая девочка окажется моложе, не то, что Тринкет, одумавшаяся слишком поздно и успевшая вскочить на последнюю ступеньку уходящего поезда. Она то точно не будет скандалить со своим победителем и ноги раздвинет более охотно. Хотя, об этом думать не стоило – она и сама сдалась слишком быстро. Не сопротивлялась.
Оплетая руками шею Эбернети, сопровождающая не сразу сообразила о чем речь, но немного помедлив, прошептала в ответ:
- Раз так, я не люблю леса… - легкое касание губами щеки.
- Я не люблю фабрики… - на коже шеи остается влажная дорожка от, проскользившего к мочке уха, языка.
- Я терпеть не могу сельское хозяйство… - шепот на ухо, горячий, совсем-совсем близко.
- И ни черта не понимаю в электроприборах… - и вот рука уже скользит по груди, медленно, но верно сокращая расстояние до ремня на брюках.
Даже если бы Эффи захотелось попросить чего-то равнозначного, то ее формулировка проигрывала бы по всем фронтам. Как ни крути, как ни старайся, требовалось бы попросить -«Скажи, что ты не любишь Капитолий», а это было бы очень глупо, по причине того, что это и так всем известно. Ментора столицу любившего было найти сложно даже в профессиональных дистриктах, чего уж говорить о такой периферии, как двенадцатый. И как этого ни отрицай – весь эскорт принадлежал этой территории. Первоклассные, красивые, бездушные.
Рвано выдохнув и закрыв глаза, Тринкет осоз
осознала о чем хотела бы узнать в действительности. О Играх. Было не время и не место спрашивать о таком, да и в любой другой ситуации наставник вряд ли бы расщедрился на подобные откровения, поэтому, осторожно поддевая пальцами пряжку и расстегивая ремень, она попросила о том, о чем было можно.
- Разбуди меня утром, хорошо?
На этом слова у капитолийки закончились, уступая место желанию - нежности, изучающих движений и ласковых прикосновений. Странное, неизведанное чувство. Очень настоящее. Необычное. Не столичное

Эффи улыбнулась уголками губ, убирая прядь с лица напарника и выслушивая его теорию, касательно ее просьбы. «Ох, уж эти мужчины…» Дело было вовсе не в том, требовалось ли завтра работать или нет – хотя, для Тринкет, каждый день в течение сезона был рабочим, вне зависимости от того в Тренировочном ли еще трибуты или уже давным-давно на Арене – и не в том, оставались ли распорядители, чьи пороги были еще не обиты ее каблуками. Главным было парадоксальное женское желание проснуться вместе. Если сопровождающую разбудит Эбернети, значит, ни один из них не скрылся из комнаты раньше срока и не оставил второго просыпаться в одиночестве. Смешно, но еще пару дней назад она сама вынудила его уйти не давая времени даже толком собраться, не то что остаться до утра, а сейчас отчаянно желала проснуться с этим невыносимым человеком, готовым доводить ее до грандиозных истерик на регулярной основе. Сколько раз за последние 72 часа ей хотелось убить его, покалечить или просто хорошенько ударить? А сколько раз он проделывал свои трюки? Наверное, это уже было не так важно. Сейчас Тринкет даже происхождение Двенадцатого казалась не таким важным, если не сказать больше – оно казалось интересным, привлекательным.
Шире разводя ноги, капитолийка мягко толкнулась бедрами вперед – плавное движение на уровне рефлексов, так тщательно возводимое в ранг нетерпеливых и почти требовательных жестов, буквально просящих больше близости, чем есть на данный момент времени. Нестерпимое желание сократить расстояние и почувствовать, как приятная дрожь пробегает по телу и сладкое тепло разливается внутри, не давая думать о чем бы то ни было еще. После ледяного душа это казалось почти необходимым согревающим, почти как щедрая доза алкоголя, и очень нужным развитием событий. Тщедушием было бы ставить свое мнимое переохлаждение выше того, которое могут испытать на себе трибуты в ночном лесу, тем более никогда не известно заранее, что придумали распорядители в этот раз для того чтобы развлечь публику… Увы, об этом Эффи даже не вспомнила. Чувство, некогда разрывающее ее изнутри, поначалу стало совсем блеклым, лишь эхом подсознания напоминая о себе, а потом и вовсе исчезло, как не было. В этом то и была вся суть эскорта – такие внимательные к организационным мелочам и не позволяющие себе забыть даже ненужную нумерацию кабинетов в Тренировочном, они забывали о том, что действительно важно. Забывали о Жатвах, забывали о детях, забывали о смерти и разве правильно упрекать их в этом? Сложно представить себе жизнь, наполненную «правильными» воспоминаниями. Кто, кроме менторов, хранил в себе тяжкий груз ответственности, не стремясь избавиться от него, когда Игры подходили к концу? Пожалуй, никто. И это было верно. Без «но» и «если». Так жил весь Капитолий и Тринкет не исключение.
У нее, попросту, не возникало необходимости плыть против течения, даже близость с Эбернети не была поводом для такой кардинальной смены позиций. Разве что, всего на пару ночей. Опустив ладони на уже знакомый рельеф плечей, она удовлетворенно закрыла глаза и заскользила вниз, по рукам, изредка сжимая пальцы и сразу же ослабляя хватку. Ей нравилось изучать ментора каждый раз заново. Столько удовольствия от тактильных ощущений ей испытывать еще никогда не приходилось. По крайней мере, от прикосновения к мужчине, а не новенькому свитеру из натуральной шерсти и шелковой майке в тон. Наслаждение ощущать тепло кожи под ладонями могло уступить только удовольствию от звука тяжелого дыхания Эбернети. Хотелось слышать его голос. Такой, каким она привыкла его знать – насмешливым, в меру ехидным. Только тихим. Шепотом. Слегка прикусив нижнюю губу и запрокинув голову, капитолийка с силой сжала пальцы на предплечьях Хеймитча и лишь спустя пару секунд ослабила хватку. Такая крошечная детская глупость, ради привлечения внимания, в таких взрослых, казалось бы, играх.

В былые времена поговаривали - противоположности притягиваются. Старая поговорка для тех, кто не знал каким будет Капитолий, для тех, кто не догадывался - в нем все станут комично однообразными, как набор книг, которым никогда не суждено открыться и быть прочитанными только потому, что подбирали их под цвет нового интерьера небольшой стильной квартирки в центре столицы. Но если на секунду представить, что так оно, на самом деле, и есть, то ответ на вопрос «Почему?» лежал на поверхности, как, впрочем, и ответы на многие другие вопросы, уходящие на второй, третий, десятый планы, когда Эбернети совершал новый толчок, от которого тело готово было плавиться. Прикосновения рук, таких сильных и горячих, были сами приятными из тех, что доводилось испытывать, не сравнимыми ни с чем другим, самыми желанными, возможно, за всю непродолжительную жизнь капитолийки. Мягко касаясь тонкими пальцами, сопровождающая хотела ответить тем же, хотела хоть раз за чертовы Игры сделать приятно, а не взбесить, добиться своего или устроить скандал.
Руки скользят по плечам, очерчивают шею и касаются лица, когда ей безумно хочется сказать нечто значимое, что-то, что заставит напарника остановиться и округлить глаза, посмотреть на нее другим, новым взглядом, после погружаясь в тепло ее чувства, названия которому пока не найти. На ум не приходит ничего достойного, а с губ срывается только протяжный стон, когда Хеймитч ведет ладонь вдоль бедра. «Вот бы всегда так тепло…» - пронеслось в светлой голове, без оглядки на все предшествующие события. Если привести к общему знаменателю каждую близость из тех, что случалась между Тринкет и ее ментором, то не сложно было определить закономерность - за несколько часов отфильтрованного тепла, было необходимо заплатить хорошей нервотрепкой в совокупности с изничтоженным макияжем и платьем. Как ни прискорбно это признавать – капитолийка была готова идти на такие жертвы, хотя еще недавно она не испытывала боли сильнее, чем от бумажного пореза и, будучи в осознанном возрасте, никогда не показывалась людям без пары слоев краски на лице.
Череда необдуманных движений, которых хочет он и Эффи уже обхватывает ногами поясницу, стараясь не задохнуться от жадно схваченного кислорода, которого все равно мало. Будет мало, даже если начать им захлебываться. Необычное чувство нового желания – все для него одного – сделать все, о чем скажет, попросит, прикажет. Все, на что сможет или захочет намекнуть. Руки обвивают шею и настойчиво притягивают Двенадцатого, губы касаются губ и это нужно больше, чем воздух. Сбивчивый поцелуй, язык толкается меж губ и чувство внутри такое неописуемое. Теплое и колкое, мягкое и скользящее, до упора – и все это только за одну всего секунду. Необычайный восторг. Симбиоз десятка различных чувств в одном движении бедрами навстречу. Слишком сложно. Слишком хорошо.
Сладкое чувство, зарождающееся внизу живота, заставляет все мышцы напрячься, сжимаясь сильнее, и каждое проникновение становится более четким, ощутимым. Хочется еще немного больше. Размыкая ноги за спиной Эбернети, капитолийка мягко опускает их на простынь и чувствует, как пальцы уже начало покалывать. Губы сами по себе растягиваются в улыбке и только желание продолжить не дает прошептать заветное «Еще…» Мягко отстраняясь и сбивчиво дыша, Эффи сильнее сгибает колено и осторожным движением вклинивает его между собой и ментором. Упираясь почти в ребра, она не решилась проделать задуманное до конца, оставляя за Двенадцатым решение оттолкнуть или водрузить ногу себе на плечо. Ах, если бы Трикнет быть такой нерешительной в жизни, научиться уступать, а не гнуть свое до самого конца, тогда и сама жизнь была бы чуточку проще. Взаимоотношения с ментором были бы ровнее. Нервы крепче и гардероб целее. Хотя, возможно, при таком раскладе, у Дистрикта двенадцать был бы другой эскорт. Не было бы этого блеска в глазах и мягкой полуулыбки. Ладонь не упиралась бы в плечо. Внутри не существовало бы острой нехватка очередного глубокого толчка. Легкие не требовали бы новую партию воздуха. Сердце бы не стучало как безумное, пытаясь пробить ребра.

Оказавшись в настоящей ловушке, Эффи и подумать не смеет о том, чтобы сопротивляться. Наоборот, отсутствие возможности хоть немного существенно двигаться заводит еще больше, заставляя тепло внутри разрастаться и с новой силой растекаться по всему телу. Движения такие захватывающие, стремительные и манящие, что прерывать их нет никакого желания даже тогда, когда все внутри сводит сладкой судорогой. Даже тогда, когда все внутри сжимается и повышенная доза эндорфина, кажется, бьет напрямую в кровь. Тело продолжает охотно отвечать на каждое движение, поддаваться, содрогаться вместе с тем, которое так приятно прижимает к постели. Руки невольно обхватывают шею и кажется, что все вокруг начинает замедляться, когда появляется возможность коснуться губ губами.
Стараясь быть осторожной настолько, насколько позволяют никак не успокаивающееся дыхание и дрожь по всему телу, сопровождающая высвобождается и, не думая ни о чем, кроме ярких искр, все еще снующих перед глазами, прижимается к плечу Хеймитча. Это тепло нельзя сравнить с внутренним, но ответить какое приятнее, девушка бы не смогла. Не переставая глубоко дышать, она положила ладонь на грудь ментора и уже спустя пару секунд скользнула к плечу, предпринимая попытку обнять и припасть губами к шее. Клокочущее сердце отчаянно отказывается униматься, бедра все еще подрагивают, грудь вздымается слишком высоко, но недостаток, отсутствие этого человека внутри уже ощущается очень остро. Язык скользит вдоль шеи, слизывая соленые капли пота и Эффи оставляет несколько влажных поцелуев у самого уха, забываясь и опуская руку ниже, пересекая несколько старых шрамов.
Стоит только опустить веки и натянуть на себя край сбившегося одеяла, как нечто среднее между сном и забытьем опускается на возбужденный мозг слишком резко, вызывая головокружение и легкую полуулыбку, стереть с лица которую не получается, да и не хочется. Пока еще остаются силы, подушечки пальцев скользят по животу и ребрам, то ли блуждая хаотично, то ли пытаясь что-то обнаружить, но вскоре и этот мягкий жест угасает вместе с остатками самоконтроля, погружая сопровождающую в сон.

Эффи Тринкет никогда не любила просыпаться позже восьми часов – в утренние часы она была, как нельзя продуктивна и могла успеть сделать как можно больше важных-преважных дел, но и с первыми лучами солнца из постели выбиралась неохотно. Не смотря на то, что капитолийка имела давно выработанную привычку просыпаться по графику, ее верный будильник не оставался без работы даже в те дни, что по праву можно было считать выходными. Разумеется, в сезон Голодных Игр о выходных речи не шло, зато ночь, проведенная рядом с Двенадцатым оставила свой неизгладимый отпечаток и отняла всяческое желание, хоть одно утро, слушать забавную птичью трель, обычно наполнявшую комнату в оговоренное с вечера время. Засыпая под теплым одеялом, сопровождающая, не открывая глаз, хотела было дотянуться до часов, но вовремя себя одернула и решила пустить процесс на самотек. В конце концов, никаких важных встреч запланировано не было, а время, предназначенное для просмотра прямой трансляции в холле, с легкостью, можно было компенсировать позднее.
Увы, мечтам Эффи не суждено было сбыться и вместо предполагаемой тишины или привычного пения крылатой крошки, по утру, комната наполнилась недовольными голосами, опознать которые не было никакой возможности. Мужские и женские они глухо раздавались из общего зала до тех пор, пока один из них не отделился и не стал неминуемо приближаться, своим басом заставляя девушку не только лишиться хрупкой надежды на то, что все происходящее сон, но и окончательно проснуться, слишком резко поведя головой. Молнией проскочившая мысль «Кого так рано может принести на этаж?!» заставила оглядеться по сторонам и обнаружить ментора там, где он и должен был быть – рядом. «Но если не он после ночной попойки с остальными менторами, то кто?» Тщетно попытавшись прислушаться еще раз, Эффи потерпела новое фиаско в распознавании голоса, зато четко определила, что его обладатель продолжает вышагивать вдоль коридора, неминуемо приближаясь к ее собственной двери.
Испугано оглядев комнату и разбросанные по ней вещи, капитолийка быстро сообразила – «Ближайший халат в шкафу…» и не нашла ничего умнее, чем с остервенением дернуть на себя одеяло, значительная часть которого и так уже находилась на ней. Решив не останавливаться на достигнутом, она сначала легонько, а затем и с силой толкнула ладонью Эбернети в плечо.
- Вставайте… - прошипела она, стараясь стянуть с ментора остатки одеяла и не повышать голоса, - Ну, же… Просыпайтесь, - жалобно протянула Эффи и снова попыталась растолкать напарника.
Прятать его было особо негде, разве что в ванную, но этого блондинка делать не собиралась. Куда проще и действеннее было бы решительно выставить его за дверь, разбираться с незваными гостями. В конце концов, его разъяснения о том, куда стоит направляться тем, кто пришел без приглашения, выглядели бы более убедительно, чем ее собственные.
- Да просыпайтесь же! – немного повысив голос, потребовала Тринкет и дернула подушку из-под головы победителя.

Темнота. Она наступает слишком внезапно и Тринкет чувствует себя надоедливой птицей, заткнуть которую можно только накинув на клетку плотную ткань. Она и раньше понимала, что ментор считает ее чем-то средним между павлином и ходячим ежедневником, но чтобы так... "Кретин!", "Придурок!", "Идиот!” Молча перебирая ругательства в уме, Эффи жадно хватает губами воздух, возмущенно раскрывая рот, как рыба, выброшенная на берег. Ей так хочется сказать все, что она думает о Двенадцатом, но магическое действие одеяла даёт о себе знать. Беспомощно глядя в пустоту, она находит в себе силы стянуть материал с собственной головы и нелепо, озлобленно, смотрит на самодовольного Эбернети. Наверняка, он считает, что поступил очень умно. И едва она раскрывает рот чтобы опровергнуть это, он снова вбрасывает в, и без того несвязный, диалог новую остроту. Если уютная кровать в апартаментах эскорта - это поле боя, военный плацдарм, то Эффи проигрывает сражение, не смотря на все попытки наступательного движения. Она опять уязвлена. В очередной раз обиженно поджимает губы и снова мысленно перебирает ругательства, сильнее сжимая край одеяла. Если бы не голоса за дверью, то её визг уже давно прокатился бы по всему коридору на радость безгласым.
- Чего?! - новая волна возмущения с примесью злости накатывает с сногсшибательной силой и Эффи, словно ещё вчера была невинной девочкой, шипит, переходя на шепот:
- Даже не думайте им рассказывать! Совсем сдурели?! - новый толчок в плечо. Губы обиженно надуты.
Она сама ещё не понимает почему конкретно хочет оставить все происходящее с Двенадцатым в секрете. Если разобраться, то причина будет весьма проста. Ей не хочется чтобы хоть кто-то знал о связи с Эбернети потому, что он самый гадкий из всего состава менторов в этом году, его Дистрикт самый слабый. Её Дистрикт. Их Дистрикт. А, может быть, она не хочет прослыть доступной. О любой капитолийке в Тренировочном только и думают, что "подстилка". Такие слухи не возникают на пустом месте. Стоит одной представительнице капитолийских бабочек пробраться в пару постелей настоящих победителей, как судачить начинают о всех. Это могло бы быть сдерживающим фактором, если бы не укладывалась в общепризнанную схему, ведь со своим победителем, Тринкет спала неоднократно. И готова сделать это ещё раз прямо сейчас. Оказавшись под ментором она смотрит растеряно. Страха нет, но непонимание неприкрыто просачивается. Всего лишь пару секунд.
Три... Два... Один....
Дыхание сбивается от одного лишь пристального взгляда. От прикосновения к шее хочется раздвинуть ноги. "Чёрт... Что в нем такого, чего нет в других?” Беспрекословность и желание отдать себя этому человеку зашкаливают стоит учуять его запах. "Бред..." Может и так, но глаза закрываются и тело непроизвольно подаётся вперёд. Готовность с которой Тринкет льнет к Двенадцатому поражает и даёт пищу для размышлений, никак несвязанных с одним конкретным человеком. Эффи уже готова тепло выдохнуть в губы, когда вместо чего-то приятного в свой адрес, или хотя бы нейтрального, она слышит то, что слышит. Глаза распахиваются резко и в них отчётливо можно прочитать "Козёл..."
Тишина. Ощущение будто бы на голову вновь накинули одеяло, только сквозь него все видно. Присев на кровати и обхватив руками колени, сопровождающая следит. Внимательно разглядывает, как напарник собирает вещи, вслушивается, одевается. Старается запомнить, найти изъян, коих и так достаточно, но все равно мало, чтобы не подпускать к себе.
Не смотря на досаду, последняя фраза вызывает еле заметную усмешку. Даже Эффи находит эту шутку весёлой, использованной как нельзя к месту, но ментору она в этом никогда не признается. Ведь это, правда, шутка? Вместо этого руки уже хватают оставленную без внимания подушку и, в отместку за слова или неудовлетворенное тепло внутри, капитолийка швыряет ее в спешно собирающегося напарника. Этого кажется мало. Недостаточное противодействие такому человеку, как Хеймитч. Он заслуживает куда большего. Подскочив с кровати, Тринкет подхватывает лёгкое одеяло и заворачивается в него так ловко, будто бы проделывает эту процедуру по несколь
несколько раз на дню.
- Идиот! - наконец-то выдаёт она и сама удивляется тому, насколько это было легко.
Громко наступая на пятки, она пролетает мимо ментора и оказывается около двери, голоса за которой становятся громче, объёмнее. Кажется, там уже несколько человек. Не обращая на это никакого внимания, наигранно разъяренная капитолийка поворачивает барашек замка и настежь распахивает дверь, выставляя в неё руку с протянутым указательным пальцем.
- Вон отсюда!
Ещё немного и выгонять Хеймитча из своей комнаты станет еще одной профессиональной обязанностью эскорта Дистрикта Двенадцать. Глядя нетерпеливо и притопывая миниатюрной ножкой, Эффи ждёт, когда напарник проследует мимо, когда он выйдет к своим друзьям...
"Идиотка...." - понимание приходит так же внезапно, как и темнота, организованная наброшенным одеялом. Уж лучше бы ей быть попугаем, чем, стоя завернутой в одно только постельное бельё, понимать кто из них двоих на самом деле обделен умом. Одно единственное желание - хлопнуть себя по лбу ладонью и сгореть со стыда, не сходя с места. Но все что можно сделать, это закатить глаза и тяжело выдохнуть. "Отлично... Теперь, знают все..." Было ли что-то хуже? Едва ли. Разве что взгляды остальных менторов, устремленные к девушке. Сейчас ей кажется, что они стыдящие, жгучие, липкие. Даже это не повод продемонстрировать свои настоящие чувства. Не опуская взгляда и руки, Тринкет готова рыдать от беспомощности, но вместо этого окидывает всех присутствующих взглядом победительницы, если не Голодных Игр, то нынешнего сражения точно. Увы, все все понимают. Ещё красноречивее все объясняет дверь, захлопнувшаяся за спиной Эбернети с таким грохотом, что штукатурка со стен начинает сыпаться на пол.